Неточные совпадения
Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не
испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова
посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна
на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса.
В окно
смотрели три звезды, вкрапленные в голубоватое серебро лунного неба. Петь кончили, и точно от этого стало холодней. Самгин подошел к нарам, бесшумно лег, окутался с головой одеялом, чтоб не видеть сквозь веки фосфорически светящегося лунного сумрака в камере, и почувствовал, что его давит новый страшок, не похожий
на тот, который он испытал
на Невском; тогда
пугала смерть, теперь — жизнь.
Он прошел мимо многих, покривившихся набок, домишек, вышел из города и пошел между двумя плетнями, за которыми с обеих сторон расстилались огороды,
посматривая на шалаши огородников,
на распяленный кое-где старый, дырявый кафтан или
на вздетую
на палку шапку —
пугать воробьев.
— Да, читал и аккомпанировал мне
на скрипке: он был странен, иногда задумается и молчит полчаса, так что вздрогнет, когда я назову его по имени,
смотрит на меня очень странно… как иногда вы
смотрите, или сядет так близко, что
испугает меня. Но мне не было… досадно
на него… Я привыкла к этим странностям; он раз положил свою руку
на мою: мне было очень неловко. Но он не замечал сам, что делает, — и я не отняла руки. Даже однажды… когда он не пришел
на музыку,
на другой день я встретила его очень холодно…
И люди тоже, даже незнакомые, в другое время недоступные, хуже судьбы, как будто сговорились уладить дело. Я был жертвой внутренней борьбы, волнений, почти изнемогал. «Куда это? Что я затеял?» И
на лицах других мне страшно было читать эти вопросы. Участие
пугало меня. Я с тоской
смотрел, как пустела моя квартира, как из нее понесли мебель, письменный стол, покойное кресло, диван. Покинуть все это, променять
на что?
Я взглянул
на Дерсу. Он спокойно курил трубку и равнодушно
посматривал на огонь. Начавшаяся пурга его не
пугала. Он так много их видел
на своем веку, что эта не была для него новинкой.
«Да, а потом? Будут все
смотреть — голова разбитая, лицо разбитое, в крови, в грязи… Нет, если бы можно было
на это место посыпать чистого песку, — здесь и песок-то все грязный… нет, самого белого, самого чистого… вот бы хорошо было. И лицо бы осталось не разбитое, чистое, не
пугало бы никого.
Я прервал с ним тогда все сношения. Бакунин хотя и спорил горячо, но стал призадумываться, его революционный такт толкал его в другую сторону. Белинский упрекал его в слабости, в уступках и доходил до таких преувеличенных крайностей, что
пугал своих собственных приятелей и почитателей. Хор был за Белинского и
смотрел на нас свысока, гордо пожимая плечами и находя нас людьми отсталыми.
Спокойный вид Толочанова
испугал моего отца, и он, пристальнее
посмотрев на него, спросил...
На другой день проснулся,
смотрю: уже дед ходит по баштану как ни в чем не бывало и прикрывает лопухом арбузы. За обедом опять старичина разговорился, стал
пугать меньшего брата, что он обменяет его
на кур вместо арбуза; а пообедавши, сделал сам из дерева пищик и начал
на нем играть; и дал нам забавляться дыню, свернувшуюся в три погибели, словно змею, которую называл он турецкою. Теперь таких дынь я нигде и не видывал. Правда, семена ему что-то издалека достались.
Перекрестился дед, когда слез долой. Экая чертовщина! что за пропасть, какие с человеком чудеса делаются! Глядь
на руки — все в крови;
посмотрел в стоявшую торчмя бочку с водою — и лицо также. Обмывшись хорошенько, чтобы не
испугать детей, входит он потихоньку в хату;
смотрит: дети пятятся к нему задом и в испуге указывают ему пальцами, говоря: «Дывысь, дывысь, маты, мов дурна, скаче!» [
Смотри,
смотри, мать, как сумасшедшая, скачет! (Прим. Н.В. Гоголя.)]
— Да кто вы? Кто это вы? Много ли вас — то? Вас и
пугать не станут, — сами попрячетесь, как мыши. Силачи какие! Вы
посмотрите, ведь
на это не надо ни воли, ни знаний, ни смелости;
на это даже, я думаю, Белоярцев, и тот пойдет.
А уж если
пугать букой, то лучше всего самому
на нее прежде
посмотреть.
Тощее, бледное и больное ее личико было обращено к нам; она робко и безмолвно
смотрела на нас и с каким-то покорным страхом отказа протягивала нам свою дрожащую ручонку. Старик так и задрожал весь, увидя ее, и так быстро к ней оборотился, что даже ее
испугал. Она вздрогнула и отшатнулась от него.
Князь, который до сих пор, как уже упомянул я, ограничивался в сношениях с Николаем Сергеичем одной сухой, деловой перепиской, писал к нему теперь самым подробным, откровенным и дружеским образом о своих семейных обстоятельствах: он жаловался
на своего сына, писал, что сын огорчает его дурным своим поведением; что, конечно,
на шалости такого мальчика нельзя еще
смотреть слишком серьезно (он, видимо, старался оправдать его), но что он решился наказать сына,
попугать его, а именно: сослать его
на некоторое время в деревню, под присмотр Ихменева.
Подняв плечи, Луша вызывающе
посмотрела на набоба злыми глазами. Эта смелость
испугала Раису Павловну, но набоб только улыбнулся и с ленивой улыбкой, играя своим стеклышком, проговорил...
— Я вам говорю, что я положил тут тетради, — сказал я, начиная нарочно горячиться, думая
испугать его своей храбростью. — Все видели, — прибавил я, оглядываясь
на студентов; но хотя многие с любопытством
смотрели на меня, никто не ответил.
На них
смотрят с недоумением, потому что всех
пугает форма, но все, однако, уверены в их могуществе, хотя бы и не сознавая того.
Он
посмотрел на меня странным взглядом — испуганным и в то же время как бы и желающим
испугать.
Он
посмотрел на князя и понял, что его пыльные доспехи, одежда, изорванная колючим кустарником, и встревоженное выражение лица
испугали вратницу. В самом деле черты Никиты Романовича так изменились, что сам Михеич не узнал бы его, если бы не приехал с ним вместе.
Надо было видеть, с каким достоинством он расхаживал по городским улицам в сопровождении усталого конвойного,
пугая уже одним видом своим встречных баб и детей, как он спокойно и даже свысока
смотрел на всех встречавшихся.
Передонов услышал за собой быстрые, смелые шаги по мосткам, испуганно оглянулся, — Крамаренко поровнялся с ним и
смотрел на него горящими глазами решительно и злобно, бледный, тонкий, как маленький дикарь, готовый броситься
на врага. Этот взгляд
пугал Передонова.
Резкости перестали
пугать, и только когда Галатская открывала свой большой рот, он опасливо наклонял голову и старался не
смотреть на девицу, всегда тайно желая, чтобы кто-нибудь скорее остановил бурный поток её слов.
Я думаю, если б бомба упала среди комнаты, то это не так бы изумило и
испугало всех, как это открытое восстание — и кого же? — девочки, которой даже и говорить не позволялось громко в бабушкином присутствии. Генеральша, немая от изумления и от бешенства, привстала, выпрямилась и
смотрела на дерзкую внучку свою, не веря глазам. Дядя обмер от ужаса.
Наркис. Не больно страшно. Ты меня не
пугай! Я нынче и не такие страсти видел, да не испугался. Вот тебя бы
на этакую страсть,
посмотрел бы я, что ты заговорила. Тут
на одном такие сапоги были, что у тебя от одних от сапог-то душа бы в пятки ушла. А уж какие шляпы! Да всё с перьями. А у одного мешок
на голове, суконный.
Что вы
на меня
смотрите! Я знаю, что вы думаете обо мне. Вы думаете, что я такой же, как вот эти франты, что ушли; так ошибаетесь. Ослы во львиной шкуре! Только шкура-то и страшна. Ну и
пугают народ.
Старик задыхался от возбуждения и сверкающими глазами
смотрел на дочь так яростно, точно
на ее месте Фома сидел. Любовь
пугало его возбуждение.
Мать испугалась и бросила есть, сосунчик кричал жалким голосом, но шалунья ничем даже не тронула его, а только
попугала его и доставила зрелище товаркам, которые с сочувствием
смотрели на ее проделки.
В толпе нищих был один — он не вмешивался в разговор их и неподвижно
смотрел на расписанные святые врата; он был горбат и кривоног; но члены его казались крепкими и привыкшими к трудам этого позорного состояния; лицо его было длинно, смугло; прямой нос, курчавые волосы; широкий лоб его был желт как лоб ученого, мрачен как облако, покрывающее солнце в день бури; синяя жила пересекала его неправильные морщины; губы, тонкие, бледные, были растягиваемы и сжимаемы каким-то судорожным движением, и в глазах блистала целая будущность; его товарищи не знали, кто он таков; но сила души обнаруживается везде: они боялись его голоса и взгляда; они уважали в нем какой-то величайший порок, а не безграничное несчастие, демона — но не человека: — он был безобразен, отвратителен, но не это
пугало их; в его глазах было столько огня и ума, столько неземного, что они, не смея верить их выражению, уважали в незнакомце чудесного обманщика.
Я, впрочем, старался проверить страшные рассказы про Селивана и от других людей, но все в одно слово говорили то же самое. Все
смотрели на Селивана как
на страшное
пугало, и все так же, как дедушка Илья, строго заказывали мне, чтобы я «дома, в хоромах, никому про Селивана не сказывал». По совету мельника, я эту мужичью заповедь исполнял до особого страшного случая, когда я сам попался в лапы Селивану.
— Врет! Даст! Ты пошевели мозгами — что ему делать? Ломать? Но —
смотри, Егорка, не продешеви! Покупать тебя будут — не продавайся дешево!
Пугать будут — не бойся! Положись
на нас…
Венеровский. Что вы
на меня
смотрите? Я вам не скрою, Иван Михайлович, что вы мне прискучили своим криком. Поезжайте домой, — право, покойнее будет. Детей больше здесь нет и
пугать некого.
Яков молчал и всё ждал, когда уйдет Матвей, и всё
смотрел на сестру, боясь, как бы она не вмешалась и не началась бы опять брань, какая была утром. Когда, наконец, Матвей ушел, он продолжал читать, но уже удовольствия не было, от земных поклонов тяжелела голова и темнело в глазах, и било скучно слушать свой тихий, заунывный голос. Когда такой упадок духа бывал у него по ночам, то он объяснял ею тем, что не было сна, днем же это его
пугало и ему начинало казаться, что
на голове и
на плечах у него сидят бесы.
Ошибка тоже была, что я
на нее
смотрел с восторгом; надо было скрепиться, а то восторг
пугал.
Попугай смотрел на Алешу и хлопал глазами, серая кошка опять умывалась лапками.
— Что ж, что дома?.. Умереть дома? — вспыльчиво отвечала больная. Но слово умереть, видимо,
испугало ее, она умоляюще и вопросительно
посмотрела на мужа. Он опустил глаза и молчал. Рот больной вдруг детски изогнулся, и слезы полились из ее глаз. Муж закрыл лицо платком и молча отошел от кареты.
— Да, она; и
посмотри, что значит женщина: она, убивая себя, заботилась, чтобы труп ее никого не
пугал; сошла вниз, присела
на корень березы, закрыла личико и сидит, как спящая.
Я
смотрел на эту старую обезьяну, как она веселилась, и мне самому становилось весело. Я вглядывался в эту смесь мартышки, говорящего
попугая, пингвина, лисицы, волка, — и что еще там есть? — и Мне самому стало смешно: Я люблю веселых самоубийц. Мы еще долго потешались над несчастным рацио, пока его преосвященство не успокоился и не перешел в наставительный тон...
Но тишина и тьма
пугали меня. Я открыл форточку, выходившую во двор, и стал слушать. Вначале, вероятно, оттого, что езда прекратилась, мне показалось, совершенно тихо. И выстрелов не было. Но я скоро ясно различил отдаленный гул голосов, крики, трески чего-то падающего и хохот. Звуки заметно увеличивались в силе. Я
посмотрел на небо: оно было багровое и быстро бежало. И сарай против меня, и мостовая
на дворе, и конура собаки были окрашены в тот же красноватый цвет. Тихонько я позвал из окна собаку...
— Не смогу хутор отстоять от огня, не смогу? — горячо возразил Юрка. — Да не сгореть же хутору! Забыть болезнь надо в такое время! Ах, господи! Вот несчастье! Бедный папа! Митька, беги, разбуди сейчас же женщин, да
смотри, не
испугай их зря-то. А только чтобы наготове были… да все ценные вещи вынесли подальше от дома
на всякий случай… Да Аркашку мне сюда! Аркашка смирный и не сбросит, как Востряк. Скорее Аркашку, а потом беги будить!
Сквозь отверстие едва раскрытого окна Анастасия взорами следит незнакомца. Она не знает, что подумать о появлении его
на место Антона-лекаря. Вот он остановился
на крыльце, скинул шелом свой, украшенный веткою и пером
попугая, утер платком лицо свое и остановился
на крыльце,
смотря с грустью
на окно светлицы.
Пошел я
на крыльцо, отворил дверь, кот мне под ноги шасть, и никогда я,
на своем веку страху не испытавший, тогда, сознаюсь, дрогнул, под ноги себе
посмотрел, хотел ногой кота ударить в сердцах, что он меня
испугал, только он, проклятый, у меня между ног проскочил и был таков, а в это время над головой у меня что-то вдруг зашуршало!
Сигизмунд Нарцисович увидел, что княжна
на него
смотрит по-прежнему без испуганно-недоумевающего выражения, которое так
пугало его.
Сначала
смотрел Горлицын
на любовь их с удовольствием, потом она стала
пугать его.